Амдур, Фрейденберг, Катсон, Зискинд - фамилии, в Твери известные, хотя к коренным их не отнесешь. Называю лишь тех немногих, кого хорошо знал, о ком писал и чей след в нашей недавней истории есть основания считать достаточно заметным.

Инженеры, агрономы, ученые - интеллигенты в первом поколении, вырвавшиеся из украинских и белорусских местечек, где их предков удерживала так называемая черта оседлости, осевшие в Центральной России и уже начавшие забывать о том, что они евреи. Люди русского языка и русской культуры, которым где-то с конца 40-х годов прошлого века стали усиленно напоминать о том, что они всего лишь подозрительное нацменьшинство, склонное к опасному космополитизму. Без них «Тверская сага» будет явно неполной.

Из кожевников в резинщики

С Борисом Ильичем Зискиндом мы знакомы 17 лет. Кое-что о его родне я знал и раньше, но о том, как и откуда они попали в Тверь, прежде не слышал.

- Мой дед Григорий, - рассказывает Борис Ильич, - могилевский шорник. Этим ремеслом владели и другие Зискинды. Отец стал осваивать то же ремесло в качестве подмастерья у своего дяди. Ему в ту пору шел одиннадцатый год. Как раз началась Первая мировая война. В Могилеве, как известно, находилась Ставка главнокомандующего русской армией. Работы у шорников было много. Дед, например, делал седла для офицеров. Он так и прожил в Могилеве всю жизнь. Только в 1941-м снялся с места, когда подходили немцы, но во время эвакуации погиб, попав под поезд. Всего у него было шестеро детей. Пятерых я знал, но о том, что был и шестой, уехавший в Америку, у нас в семье никогда не говорили. Я узнал об этом, только когда смотрел дело отца.

Из документов, сохранившихся у Бориса Ильича, следует, что его отец Илья Григорьевич, 1903 года рождения, в 1919 году 16-летним подростком записался в Красную Армию. Воевал на Восточном фронте против Колчака. В 1920-м вернулся в Могилев, работал в профсоюзе кожевников, был членом губкома комсомола. В 1925 году вступил в партию, а в 1926-м после окончания рабфака стал студентом только что открывшегося в Москве Менделеевского института. После окончания в 1931 году кожевенно-обувного факультета был направлен на Ивановский КИП (комбинат искусственной подошвы). В 1932 году в Иванове вышла его брошюра «Из чего и как производится резиновая подошва», а в 1936-м - учебник «Производство резиновых деталей для обуви».

- К тому времени, - рассказывает Борис Ильич, - отец окончательно из кожевников перешел в резинщики. И я всю свою жизнь был окружен резинщиками, и дома разговоры были сплошь о резине. Сам я родился в Иванове в 1934 году. Но уже в 1935-м отца перевели на КРЕПЗ - Калининский резиново-подошвенный завод, который тогда только начинал строиться, и из которого потом вырос всем известный комбинат «Искож». Отец и в проектировании его участвовал, и в налаживании оборудования. Он еще до войны как инженер-резинщик был известен по всему Союзу. И не только. О разработанном им термомеханическом методе получения регенерата в 30-е годы писали и в немецких технических журналах. Внедрение синтетического каучука в производство подошв - тоже его заслуга. Как и разработка особой «винтовой» подошвы, на которой наши солдаты проходили всю войну. У отца было более ста изобретений и рационализаторских предложений. А должность его на КРЕПЗе называлась «технический директор» - нечто вроде главного инженера. На момент пуска завода в июле 1938 года он исполнял обязанности директора. Дело в том, что двух предыдущих директоров к тому времени уже посадили как «врагов народа».

«Вредительский» дом

Этот дом, занимающий полквартала по улице Вагжанова, старожилы до сих пор называют «домом «Искожа». Когда-то это был самый многоквартирный дом в городе. Он был таким большим, что его и строили, и сдавали по частям - с 1938 по 1940 годы. Перед домом были выстроены два фонтана. Теперь мало кто помнит время, когда они работали. Однако в пору, когда в доме жили только работники комбината, за этим следили. Дом обслуживался своей котельной. Газа и горячей воды в доме не было, но тогда об этом никто и не мечтал.

В 1938 году Зискинды ожидали получения здесь квартиры, но вместо этого поселиться им пришлось в двухэтажном бараке в поселке Резинстроя. Предыстория этого такова. Осенью печально памятного 1937 года в заводской многотиражке появилась статья - без подписи, но с весьма внушительным названием: «Решительно ликвидировать последствия вредительства». Речь в ней шла о якобы вредительской деятельности бывших директоров КРЕПЗа Громова и Левицкого. Там же содержался и грозный намек на то, что технический директор Зискинд проявил нечто большее, чем благодушие по отношению к предполагаемому вредительству. С того момента и завис над головой Ильи Григорьевича дамоклов меч, обрушившийся на него осенью 1938 года, спустя два месяца после пуска завода. Сначала его освободили от директорского поста, переведя на должность научного сотрудника, а потом арестовали.

Обвинение было довольно сумбурное даже по тем временам. Сначала ему приписывали связь с неким «шпионом» Генкелем, о котором в семье Зискиндов не имели понятия. Потом «шпионская» статья из дела исчезла и появился «правотроцкистский уклон». Заодно появилась и «вредительская» версия, связанная с домом КРЕПЗа: что, дескать, по вине технического директора перекрытия в доме оказались слишком слабые. Кстати говоря, перекрытия эти служат до сих пор. Капитального ремонта в доме за без малого семь десятилетий так и не было - только трубы меняли.

Поскольку наш разговор происходил все в том же доме № 10 по улице Вагжанова (до войны он назывался 2-й дом КРЕПЗа, а поскольку рядом стоял 2-й дом Шелка, почтальоны иногда путали), я поинтересовался, давно ли живет здесь Борис Ильич.

- Можно сказать, вся моя жизнь с этим домом связана. А жили мы здесь, правда с перерывами, с 1940 года. Квартиру нам дали после того, как отца освободили. Это произошло в феврале. Он под так называемую «бериевскую волну» попал. Когда Берия Ежова сменил во главе НКВД, некоторых арестованных, в основном тех, кто вины своей не признал, освободили. После полутора лет следствия отец был в таком состоянии, что Екатерина Дмитриевна Бунина, его сокурсница и друг нашей семьи, из тюрьмы, что была в нынешнем здании медакадемии, на саночках его привезла. Во время войны дом мало пострадал. Только в той части, что ближе к Дому быта, мальчишки мину взорвали, один из них погиб тогда. И пожар там был, так что потом пришлось восстанавливать. Но мы тогда в Иванове жили.

Рядом с Павкой Корчагиным

История Раисы Иосифовны Мирчевской, матери Бориса Ильича и двух его сестер, не менее удивительна, чем судьба ее мужа. Познакомились они с Ильей Григорьевичем, еще учась на рабфаке. Но когда они стали мужем и женой, неизвестно, поскольку свой брак они так и не зарегистрировали. Было тогда такой поветрие, особенно в семьях, где оба супруга - члены партии: не оскорблять друг друга недоверием, формализуя отношения через загс. И свадеб тоже не признавали.

- Род Мирчевских тоже самый что ни на есть трудовой, - рассказывает Борис Ильич. - Вся родня мамы занималась извозом. Возили в основном муку и зерно. Ломовые извозчики, как их называли, отличались, как правило, недюжинной силой, приучаясь ворочать многопудовые мешки. Крепкими были и мамины братья. С одним из них, Александром, была такая история. Войну он встретил в армии, уже пройдя через финскую. Выбираясь из окружения, он пробрался в оккупированный Киев, и дворник, знавший, что он еврей, выдал его полицаям. Те решили покуражиться над бывшим извозчиком: впрягли его в телегу и заставили возить себя по Подолу. А когда он лишался сил, поливали водой, чтобы привести в чувство. Потом позвали немцев, но дядя успел перерезать себе вены стеклом. Немцы его буквально разорвали…

Однако не только мужчины в роду Мирчевских отличались силой и характером. Раиса Мирчевская, вступив в комсомол во время гражданской войны, находилась на нелегальном положении в тылу белых. Ее фотография потом даже висела в районном музее. В 20-е годы она состояла в одной организации с Николаем Островским. И ту знаменитую узкоколейку к станции Боярка, описанную в романе «Как закалялась сталь», строила вместе с ним.

Раиса Иосифовна окончила юрфак МГУ, и в Иванове, куда она поехала вместе с мужем, работала судьей. Видно, быть судьей в те времена для честного и прямого человека оказалось нелегко. В Калинине она работала юрисконсультом на мелькомбинате. Когда арестовали мужа, от нее требовали отречения. Комсомолка 20-х годов не дрогнула. Трижды собирали партсобрание, ставили вопрос об исключении из партии - но все-таки не исключили.

- Я много раз слышал о том, что во время Большого террора все были так запуганы, что никто не смел и рта раскрыть в защиту преследуемых. Но в деле отца отражены письма в его защиту, подписанные инженерами Иванова и Калинина. Значит, все-таки находились такие люди. Возможно, эти письма повлияли на то, что отец был освобожден.

«Разъевреивание»

Этот термин - разумеется, неофициальный - появился во время так называемой «борьбы с космополитизмом», которая сводилась к вытеснению евреев со всех более или менее заметных постов. Специалист по «разъевреиванию» появился и в Иванове, где жили в ту пору Зискинды. По его настоянию Илью Григорьевича из Ивановского комбината, где евреев среди ведущих инженерно-технических сотрудников оказалось слишком много, перевели в Калинин, где евреев было несколько меньше.

Здесь «разъевреивание» пошло, можно сказать, в обратном направлении. Сам Илья Григорьевич проработал на «Искоже» до 1970 года, да и потом, до самой смерти в 1977 году, не порывал связи со ставшим ему родным предприятием. К тому времени здесь работало уже следующее поколение Зискиндов. Борис Ильич проработал здесь ровно 40 лет - с 1952 по 1992 годы, прерываясь только на время армейской службы. На комбинате работала его сестра Светлана и двое сыновей - Александр и Илья. Если же сложить вместе годы, которые Зискинды и их близкая родня проработали на комбинате, то общий итог перевалит за полтора столетия. Сыновья работали на рабочих должностях. Сам Борис Ильич, окончив заочно институт, работал инженером-электриком, немало сделав для внедрения автоматики на комбинате. Но потом тоже вернулся на рабочую должность.

Известность к нему пришла в годы перестройки и демократических реформ. Депутат областного Совета, активист ряда демократических организаций, в 1992-1998 годах - помощник представителя Президента РФ в Тверской области.

Однако «разъевреивание», как это ни печально, в демократические времена возобновилось - но с другой стороны. Года с 1989-го начались периодические звонки с угрозами и бранью. Называли даже дату, когда придут к ним разбираться. Угрожали в основном сыновьям. Борис Ильич признается, что перед названной неизвестными датой ложился спать с топором под подушкой. Эта история, к сожалению, не единичная. Так же звонили в те времена и профессору Фреденбергу, который вынужден был эмигрировать в 1991 году. Я писал тогда об этом в «Тверской Жизни». Статья так и называлась: «Почему они уезжают». В 1993 году такое же нелегкое решение приняли и сыновья Бориса Ильича.. Так и живут теперь в Израиле. Борис Ильич ездит туда, навещает сыновей и внуков, но совсем остаться там не может: тянет на родину. Недавно умерла его жена, но, и оставшись один, он остается верен своей стране и своему городу.